никуда не поеду. Он присел на стол и мало-помалу вытянул из меня полный рассказ о моих невзгодах. Мне иногда все-таки кажется, что в те дни он вел себя очень достойно. Мне и в голову не пришло тогда, что принять от него предложенные деньги неосмотрительно, глупо или что-то еще. Он сказал, что у него при себе двадцать фунтов и он не знает, на что бы их употребить, — ему они еще долго не понадобятся, а потом я, вернее, мама вернет их, когда нам будет удобно. Она ведь, наверное, понимает, что мне понадобятся деньги, и рассчитывает, что я обращусь именно к нему. Двадцать фунтов — не такая уж большая сумма, мне следует взять их все, ну и так далее. Я знала, вернее, мне казалось, что я не должна тратить такие большие деньги, но я подумала тогда, что потом просто отдам ему лишнее, а потом — в общем, так оно все и началось! До этого момента я ведь не совершила ничего предосудительного, да, Молли?

— Нет, — ответила Молли неуверенным голосом. Она не хотела судить строго, но слишком уж сильное отвращение внушал ей мистер Престон.

Синтия продолжала:

— Так вот, ботинки и перчатки, капор и накидка, и белое муслиновое платье, которое сшили еще до отъезда, и шелковое платье, которое потом прислали на адрес Дональдсонов, и путевые расходы, и все такое — в результате от двадцати фунтов осталось очень немного, особенно когда выяснилось, что в Уорчестере мне понадобится бальное платье, ибо мы собрались на бал. Миссис Дональдсон подарила мне билет, однако выразила явственное неодобрение, когда я собралась надеть свой белый муслин, — ведь перед тем я два вечера подряд надевала его в их доме! Боже милостивый! Какое это, наверное, счастье — быть богатым! Знаешь, — продолжала Синтия с легкой улыбкой, — я ведь не могу не сознавать, что довольно хороша собой, что моя внешность вызывает восхищение. Там, у Дональдсонов, я заметила это впервые. Я и сама себе нравилась в красивых новых нарядах и чувствовала, что нравлюсь другим. Я, безусловно, была в доме первой красавицей, и было очень приятно сознавать свою власть. Мистер Престон присоединился к нам под самый конец той веселой недели. До того он в последний раз видел меня едва ли не в лохмотьях, из которых я давно выросла, в слезах от одиночества, пренебрежения и нищеты. У Дональдсонов же я была маленькой королевой; как известно, встречают по одежке, и мною многие восхищались; на балу — как раз в вечер его приезда — у меня было столько кавалеров, что я не знала, что с ними делать. Наверное, он и в самом деле в меня влюбился. Не думаю, что он был влюблен до того. Но после этого я начала замечать, как это мучительно — быть у него в долгу. С ним я не могла держаться высокомерно, как с другими. Боже, как это было неловко, неудобно! Впрочем, я хорошо к нему относилась и считала его тогда своим другом. В последний день я шла по саду вместе с другими и решила сказать ему, какое удовольствие мне доставила поездка, как мне было хорошо — и все благодаря его двадцати фунтам (я уже начинала чувствовать себя Золушкой, а часы вот-вот пробьют полночь); я сказала, что мы вернем ему деньги при первой возможности, хотя мне делалось муторно от одной мысли о том, что придется говорить об этом с мамой; кроме того, я достаточно представляла себе положение ее дел, чтобы понимать, как трудно ей будет собрать такую сумму. Разговор наш закончился очень быстро, — к моему чуть ли не ужасу, он вдруг заговорил о своей страстной любви и стал вымаливать обещание выйти за него замуж. Я так перепугалась, что бросилась прочь, к другим. И в тот же вечер я получила от него письмо, где он просил прощения за то, что напугал меня, повторял свое предложение, буквально умолял о согласии на брак с ним, причем я вольна была выйти за него, когда захочу; то было письмо страстного влюбленного, что же касается моего несчастного долга, то он более не будет считаться долгом, скорее авансом в счет денег, которые все равно рано или поздно станут моими, если только… Полагаю, ты можешь все это вообразить, Молли, гораздо отчетливее, чем я могу пересказать по памяти.

— И что ты ответила? — задохнувшись, спросила Молли.

— Ничего, пока не пришло еще одно письмо с мольбой об ответе. К этому времени мама уже вернулась домой, на меня вновь навалилась прежняя нищета. Мэри Дональдсон часто писала мне и в каждом письме расхваливала мистера Престона, — можно подумать, он специально ее подкупил. Я и раньше видела, что в их кругу он пользуется большой популярностью, и в принципе он мне нравился, а еще я испытывала к нему чувство благодарности. И вот я написала ему и дала обещание выйти за него замуж, когда мне исполнится двадцать лет, с условием, что до тех пор это останется в тайне. А потом я попыталась забыть, что заняла у него деньги, но как-то так вышло, что, почувствовав себя связанной этим обязательством, я сразу же начала его ненавидеть. Мне невыносимы были его страстные приветствия, если мы оказывались наедине, — думаю, даже мама начала что-то подозревать. Пересказать тебе все подробности я не могу; собственно, я тогда и сама не понимала всего до конца и поэтому теперь не помню, что и как произошло. Я знала, что леди Каксхейвен прислала маме немного денег, которые, как она выразилась, надлежало употребить на мое образование, но мама была постоянно расстроена, раздражена, отношения у нас стали натянутые. Понятно, что я не решалась даже упомянуть об этих проклятых двадцати фунтах, лишь старалась думать о том, что, если я выйду за мистера Престона, отдавать долг не придется, — я знаю, это были дурные, низкие мысли, но, право же, Молли, я сполна за это наказана, ибо теперь этот человек внушает мне одно лишь отвращение!

— Но почему? Когда ты поняла, что он тебе неприятен? Все это время ты никак не давала этого понять.

— Сама не знаю. Это чувство зародилось еще до того, как я уехала учиться в Булонь. Он постоянно давал мне понять, что я в его власти, слишком часто напоминал о нашей помолвке, что заставило меня с предубеждением относиться к его словам и поступкам. Да и с мамой вел себя крайне неучтиво. Ах! Ты ведь считаешь, что я не самая почтительная